Со стороны моря гнало тяжелые дождевые тучи. Пронизывающая холодная сырость заставляла плотнее укутываться в грубошерстные туники. Собравшиеся на форуме пограничного города Томы жители скорбно внимали размеренным звукам, исходившим от тимпанов и тамбуринов, в которые ритмично били несколько юношей из состоятельных греческих семей. Они еще совсем недавно были учениками покойного и поэтому особо чувствовали горечь утраты. Покойник лежал на носилках, установленных на подиуме, и уже почти весь был укрыт цветами и венками из можжевельника и дубовых веток. Его черная тога резко контрастировала с белым лицом и всклоченными седыми волосами. Он был увенчан лавровым венком, - тем самым, которым три года назад благодарная часть граждан гетского происхождения отметила его за цикл стихов на гетском языке, написанных гекзаметром и звучавших как молитва, как заклинание, ранее никогда ими не слышанные. В толпе горожан выделалась стройная и тонкая фигура молодой красивой девушки в траурном убранстве. Это была дочь главы местного муниципия, которую звали Оливия. Она брала у покойного частные уроки риторики и стихосложения, в которых тот был непревзойденным мастером. Сначала им было трудно понимать друг друга, потому что она говорила на местном диалекте греческого языка, а Овидий, так звали покойного, плохо понимал его, в совершенстве владея классическим литературным его вариантом. Но постепенно непонимание переросло в сердечную дружбу, явившуюся огромным утешением и опорой ссыльному поэту. Оливия тоже все больше и больше ощущала, как этот пожилой обаятельный мужчина с крупным породистым носом и умными проницательными глазами постепенно завладевает ее сокровенными помыслами, проникая в самые затаенные уголки еще неопытной девичьей души. И однажды, когда он закончил читать ей одно из своих давних, уже ставшее знаменитым творение об искусстве любви, она не сдержала слез и разрыдалась, уткнувшись в его плечо. Их духовное единение и взаимопроникновение было настолько поразительным, что до слияния телесного уже не оставалось никаких препон и условностей. И теперь, стоя здесь, на центральной городской площади, она ощущала, как в ней заявляет о себе тот, кто остался в память об усопшем. Погребальная процессия наконец тронулась в сторону западных ворот города и, покинув его пределы, двигалась еще около восьми стадий. Дойдя до свежевырытой могилы, обложенной внутри местным желтым ракушняком, процессия остановилась. Под жалобные стенания плакальщиц покойник был уложен в саркофаг, и могильщики споро взялись за дело. Через короткое время над захоронением уже возвышался небольшой глинистый холмик. Поверх него была уложена белая мраморная плита с надписью: «P. Ovidius Nazo, poeta»